Запах Большой Литературы
— Всеволод Андреевич? – я осторожно просунул голову в дверь.
— А, Григорий? – Седовласый мужчина энергично поднялся из-за стола. – Проходите, присаживайтесь, молодой человек!
— Здравствуйте… приехал вот к вам я… как договаривались…
— Это прекрасно! Просто прекрасно, Григорий! Я уже порекомендовал Вас Лидии Павловне, нашему главному редактору, как чрезвычайно перспективного автора, – Всеволод Андреевич похлопал ладонью по лежащей перед ним стопке бумаги.
Моя рукопись! Двести восемь листов формата А4, аккуратно подшитых в черную кожаную папку. Сколько же сил вложено в это произведение, сколько бессонных ночей, непонимание друзей, родственников, уход любимой девушки. Кажется, будто на страницы книги я перенес всю свою жизнь. Да что тут говорить – эта рукопись неотъемлемая часть моей личности. Она бесценнее даже чем волосы вокруг хуя.
— Я прямо не знаю, что и сказать… — а внутри все ликует от радости! – Как-то не надеялся уже.
— Уверен, Лидии Павловне понравится Ваш роман. Это новое слово в современной литературе!
— А сколько мне денег заплатят? – решаю показать, что не лох перед ним сидит.
— Нууу, Григорий, эти мелочи мы еще обговорим. У издательства все равно будет несколько, так сказать, э… условий.
Его морщинистое лицо растеклось в добродушной улыбке. Очки снял и на меня смотрит. А глаза мягкие такие, не злые. Как пизда. И взгляд что-то этот мне не понравился. А вдруг педераст он? Слышал, встречаются такие среди столичных работников культуры. Стремно как-то стало. Выходит, закончился, не начавшись, мой путь в большую литературу? Выходит, все зря? В жопу к себе залезть я точно никому не позволю, абсолютно точно. И рот для соленого клиторка сберегу.
— Так что за условия? – глядя в сторону, спросил я.
— Вот сейчас и обсудите все с главным редактором, — Всеволод Андреевич отдал мою рукопись и лапу протягивает. – По коридору и направо, она Вас ждет. Удачи Вам! Надеюсь, мы еще весьма плотно и интересно поработаем в дальнейшем!
Хотел в ладонь ему плюнуть, да передумал. Я же не знаю, может их тут целая редакция жопоебов. Папку схватил и выскочил из кабинета. Ебал я в рот такие намеки! Не видать тебе, сука, очка моего, как розовой щелки Алисы Селезневой, хоть ты заподмигивайся! Пидор.
«Матрешкина Лидия Павловна. Главный редактор» — прочитал я на табличке и хотел было постучать, но дверь сама плавно уехала в сторону. Вошел, а она с мягким щелчком закрылась за спиной. А тут интересно! Огромный кабинет. Не чета пидорской конуре Всеволода Андреича. Сверхсовременная отделка – металл, стекло, пластик, легкий запах озона. Прямо как в порнофильмах про космос. Мне даже пришлось засунуть руку в карман, чтоб придержать член.
— Проходи, Григорий, не стой, — раздался приятный, с хрипотцой, девичий голос.
Почему-то представлял Лидию Павловну престарелой жирной коровой, типа Новодворской. А этой на вид лет тридцать, короткая стрижка, мягкие чувственные губы, ровный загар и грудь – спелая тройка. Я немного приободрился даже весь.
— Здравствуйте… — голос только куда-то пропал.
— Тот самый, значит, Григорий, которого Сева так нахваливал, — улыбнулась загадочно. – Что ж давай сюда свою рукопись.
— Вот, — с трудом отрываю взгляд от глубокого декольте.
— Ты присядь пока в креслице. Ну-ка брысь, Зизи! – Большая белая кошка прошипела и, громка мяукая, неохотно сползла с кресла.
Я сел на краешек, чтобы не испачкать брюки кошачьей волосней. Зизи прыгнула на стол и уставилась на меня недоброжелательным взглядом. На ней был массивный металлический ошейник и забавные браслетики на лапках. Очень подходило к интерьеру. Лидия Павловна между тем погрузилась в чтение. Иногда хмыкала, что-то подчеркивала карандашиком, один раз даже громко расхохоталась, запрокинув голову. Наверно дошла до эпизода с говном на учительском столе. Я скромно улыбнулся, ведь эта сцена – гордость первой главы.
— Ладно, — она захлопнула папку. — Юноша ты, безусловно, талантливый, с хорошей фантазией, пишешь живо так, сочно, но… — От этого «но» я весь похолодел. – Хромает стиль, сильно хромает, даже по одной первой главе это видно. Вот на третьей странице слово «ебля» встречается аж восемь раз! Очень сыро, очень недоработано.
— Я понял, — стало трудно дышать.
— Над этим еще нужно много работать… — вздохнула Лидия Павловна.
В этот момент на меня бросилась ебанутая Зизи. Мне прежде не доводилось получать пиздов от кошки. Как в ступоре каком-то. Я сидел и смотрел на приближающийся орущий комок шерсти. Больно! Острые когти вспороли щеку.
— Зизи, блядь! – закричала редактор и что-то нажала на столе.
Послышалось гудение, воздух наполнился электричеством, и полоумное животное, подвешенное за ошейник, полетело к столу хозяйки. Я держался за расцарапанную щеку и охуело наблюдал за происходящим. «Обитель зла-8» напомнило, ебать его в рот. Зачем я пришел сюда, на что надеялся? Мне никогда не стать профессиональным писателем, не раздавать автографы мастурбирующим на меня бабенкам, никогда не пригласят на пресс-конференции… Никогда! Я обхватил голову руками и тихонько заплакал.
— Гриша, ну успокойся… сильно царапнула, да? — я почувствовал, как меня обнимают заботливые руки Лидии Павловны.
— Да при чем тут это! – слезы не переставая, душили меня, но хуй снова встал. – При чем?!
— А книгу твою мы обязательно опубликуем, – подняв голову, посмотрел в ее глаза. Холодный взгляд опытной суки.
— Правда? – чувствую подвох.
— Хуй.
— ???
— Достань хуй. – Надежда вновь заиграла во мне. Я готов, Лидия Павловна! Готов ради своей рукописи пройти через все круги секса с тобой!
— Какой стручонок! Да ты малыш еще совсем. – Улыбнулась, погладив мой напряженный чижик.
Не видела ты этот стручок в деле. На прошлой неделе только рекорд поставил – пять оргазмов подряд во время сеанса вечерней дрочки. Слезы начали подсыхать, я потянул руки, чтобы потрогать грудь Лидии Павловны, но она мягко отстранила меня.
— Выеби Зизи!
— Что???
— Я хочу, чтобы ты выебал мою кошку, — как ни в чем не бывало сказала она. – Ей ебаться хочется, разве не видишь? На каждого посетителя бросается. Блядь.
— А я-то тут при чем?
— Ну, у тебя такой… — она помялась, подбирая нужное слово, — компактный. Я знаю, ты не сделаешь моей Зизи больно.
— Я даже не знаю прямо… — это действительно было очень неожиданно, хотя с другой стороны все же новый жизненный опыт, как никак.
— Карьера. Слава. Деньги. – Дышит мне в ухо Лидия Павловна.
Позор, нищета, забвение или блистательная карьера беллетриста… через кошачью пизду!
— Я согласен… ну кошку вашу… выебать, Лидия Павловна. А она меня не исцарапает? – спросил я с опаской.
— Нет. – Взяла пульт, нажала несколько кнопок.
Завывающую Зизи снова подняло в воздух электромагнитное поле. Кошка с раскинутыми в разные стороны лапками парила в воздухе передо мной. Я заглянул в ее тупые глаза. Она заорала и яростно задергала хвостом, видимо, не прочитав в моем взгляде ничего хорошего. Обойдя животное сзади, я поймал и задрал ее хвост. Шерстяная пизда выглядела так себе, но видал я и похуже. Ярким розовым пятном светилось очко. Поплевав на пальцы, смочил хуй и резким движением засадил зверю. В жопу. Туго пошло, но я помогал руками, двигал вперед-назад.
— Кисулечка моя, Зизи, ну потерпи! Мальчик Гриша сделает как лучше! – утешала питомца хозяйка.
Кошка орала не переставая. Я глянул вниз, член был в крови, зато пошло мягче. Так тебе, тварь! Получи, сука! Я ебал и ебал ее, за все унижения, что мне довелось перенести. За приставания пидора Всеволода Андреевича, за то, что проехал тысячу километров, чтобы услышать, что книга недоработана! За маленький писюн!
— Ты порвал очко моей Зизи! – завизжала Лидия Павловна. Я не заметил, как она подошла сзади. Забыв про пульт, она попыталась оттащить меня от кошки. Да куда там. Просила же выебать, а я не доебал еще.
Лидия Павловна схватила со стола папку и принялась бить меня. За что? Захлестнула обида. Я резко выдернул хуй из жопы Зизи. Кал и кровь хлынули на блузку главного редактора, заляпали юбку и туфли. Додрочил. Простонав, разрядился и в изнеможении упал в кресло. На полу, в луже говна сидела Лидия Павловна, она пыталась зажать раскуроченное кошачье очко.
Как же это мерзко, противно, черт возьми, неправильно! Парадокс – долгие годы шел к цели, а теперь… Я потянул ноздрями воздух и скривился. Отвратительный запах. Запах Большой Литературы.
20 комментариев
А ВОТ РЕАЛЬНАЯ ИСТОРИЯ!
В армии знакомые башкиры, вырезав из ластика самотык, дрючили им камышовую кошку, а она урчала и топатала как бешаная, пока один из них сильно прижимал её за хибот к лавке… Я стоял рядом и ужасался этим звериным крикам и звериным чёрным глазам башкирских парней. Дрючили они её потому, что она недавала спать и выла утробным голосом без кота. Я долго называл их «генералами кошачьего секса», но они и необижались. (Для литературы я должен был бы написать, что « Стоял рядом и самозабвенно подрачивал»)
Хорошо помню — дед Михей в своих валенках проходил лет десять. А сколько лет в них он до меня ходил, сказать не могу. Поглядит, бывало, себе в низ и скажет:
— Эх, опять всё тело ломит. Hадо котом бы полечиться.
И принесет с базара кота, засунет его головой вперёд в валенок, и трахает себе в своё удовольствие. Кот поорёт-поорёт, да успокоится. А деду от того большая приятность выходила. И говорил он, что мужеская сила в нём держится уж восьмой десяток лет всё потому, что с измальства кошачей шерстью мужское дело грел да лечил. Правда, расход котов уж сильно большой выходил, но то не беда — уж кота-то купить не проблема.
Коты валенок драли, конечно. Всё больше изнути.
Поглядит, бывало, на валенок, апосля того, как кота вынет, да говорит:
— Валенки опять прохудились, надо подшить.
И принесет с базара кусок войлока, вырежет из него заплату, подошьет, и опять валенки, как новенькие.
Так много лет прошло, и стал я думать, что на свете все имеет конец, все умирает и только одни дедушкины валенки вечные.
Случилось, у деда началась сильная ломота. Hикогда дед у нас не хворал, а тут стал жаловаться, позвал даже фельдшера.
— Это у тебя от котов, — сказал фельдшер, — тебе надо бросить котов трахать. Hе тот уж возраст.
— Я только и живу, что котов трахаю, — ответил дед, — никак мне остановиться нельзя.
— Hельзя не трахать, — посоветовал фельдшер, — переходи на котят.
Этот совет вышел деду на пользу: ломота прошла. Hо только после дед избаловался, всё больше на совсем маленьких потянулся. Больно нежные они. У котят когти мелкие, цепляются за войлок. Сильно подались от этого валенки, и не только в подошвах, но и выше, на месте изгиба подошвы, показались прорехи.
«Верно, это правда, — подумал я, — что всему на свете конец бывает, не могут и валенки деду служить без конца: валенкам приходит конец».
Люди стали деду указывать на валенки:
— Пора, дед, валенкам твоим дать покой, пора их отдать бобрам на хатки.
Hе тут-то было! Дед Михей, чтобы когти в войлок не цеплялись, окунул их в воду — и на мороз. Конечно, на морозе вода в валенках замерзла, с котятами вместе. А дед после этого рад стараться, котят трахать. Удобно, старому. Мне самому в дедушкиных валенках приходилось незамерзающее болото зимой переходить, бобрят трахать — и хоть бы что…
И я опять вернулся к той мысли, что, пожалуй, дедушкиным валенкам никогда и не будет конца.
Hо случилось однажды — дед наш захворал. Когда пришлось ему по нужде выйти, надел в сенях валенки, а когда вернулся, забыл их снять в сенях и оставить на холоду. Так в обледенелых валенках и залез на горячую печку.
Hе то, конечно, беда, что сперма от растаявших валенок с печки натекла в ведро с молоком, — это что! А вот, беда, что валенки бессмертные в этот раз кончились. Да иначе и быть не могло. Если налить в бутылку воды и поставить на мороз, вода обратится в лед, льду будет тесно, и бутылку он разорвет. Так и этот лед в трещинках валенка, конечно, шерсть везде разрыхлил и порвал, и, когда все растаяло, все стало трухой…
Hаш упрямый дед, как только поправился, попробовал валенки еще раз заморозить и потрахал котят даже немного, но вскоре весна пришла, валенки растаяли и вдруг расползлись.
— Верно, правда, — сказал дед в сердцах, — пришла пора отдыхать в бобриных хатках.
И в сердцах швырнул валенок с высокого берега в репейники, где я в то время ловил йожиков и всяких разных прочих животных.
— Почему же валенки только бобрятам? — сказал я. — Всякая птичка, йожик, удав весною тащит в гнездо шерстинку, пушинку, соломинку.
Я спросил об этом деда как раз в то время, как он замахнулся было вторым валенком.
— Всяким птичкам, — согласился дед, — нужна шерсть на гнездо — и зверькам всяким, мышкам, белочкам, всем это нужно, для всех полезная вещь.
И тут вспомнил дед про нашего охотника, что давно ему охотник напоминал о валенках: пора, мол, их отдать ему на пыжи. И второй валенок не стал швырять и велел мне отнести его охотнику.
Тут вскоре началась бобриная пора. Вниз, к реке, поплыли весенние бобры и, поклевывая головки, обратили свое внимание на валенок. Каждая бобриха его заметила и, когда пришла пора делать хатки, с утра до ночи стали разбирать на клочки дедушкин валенок. За одну какую-то неделю весь валенок по клочку растащили бобрихи на гнезда, устроились, сели на яйца самцам, а самцы пели. Hа тепле валенка вывелись и выросли бобрята и, когда стало холодно, стаями уплыли в теплые края. Весною они опять вернутся, и многие в хатках своих, в старых хатках найдут опять остатки дедушкина валенка. Те же хатки, что на земле были сделаны и на кустах, тоже не пропадут: с кустов все лягут на землю, а на земле их мышки найдут и растащат остатки валенка на свои подземные гнезда.
Много в моей жизни походил я по лесам и, когда приходилось найти бобриную хатку с подстилом из войлока, думал, как маленький: «Все на свете имеет конец, все умирает, и только одни дедушкины валенки вечные. И никогда от этого бобрята не переведутся, на радость любителям».
Аллилуйя